«Искусство — это реставрация: идея состоит в том, чтобы восстановить ущерб, нанесенный жизни. Превратить нечто раздробленное во что-то целое», — так Луиза Буржуа интерпретировала свою мотивацию к занятию творчеством. Это даёт нам право рассматривать произведения художницы как попытку переосмысления собственного жизненного опыта и эмоций, сила которых может быть разрушительной, если им не давать выхода.
Будучи ребёнком, Луиза неоднократно была свидетелем отцовских измен с английской гувернанткой Сэди, проживающей в их доме. По словам художницы, её мать обладала кротким, терпеливым характером и предпочитала закрывать глаза на происходящее. Тем не менее, эта ситуация глубоко ранила маленькую Луизу и послужила стимулом для начала её творческой деятельности.
Подавленная злость на отца нашла воплощение в одной из самых одиозных работ художницы. Метафорическая инсталляция «Разрушение отца» (Destruction of father, 1974) — пир каннибализма, своеобразная «тотемная трапеза», которую проводят дети, затираненные деспотичным отцом.
«Это, в сущности, стол, ужасный, пугающий семейный ужин во главе с отцом, который сидит и упивается господством. А остальные, жена и дети, что они могут сделать? Они сидят молча. Мать, конечно, пытается угодить тирану, своему мужу. Дети озлоблены. Нас, детей, было трое: мой брат, моя сестра и я. Еще было двое приемных детей, их отца убили на войне. Так что нас было пятеро. Отец раздражался, глядя на нас, объясняя нам всем, какой он великий человек. Тогда, разозлившись, мы схватили его, бросили на стол, расчленили и съели», — объясняла Буржуа.
Будучи ребёнком, Луиза неоднократно была свидетелем отцовских измен с английской гувернанткой Сэди, проживающей в их доме. По словам художницы, её мать обладала кротким, терпеливым характером и предпочитала закрывать глаза на происходящее. Тем не менее, эта ситуация глубоко ранила маленькую Луизу и послужила стимулом для начала её творческой деятельности.
Подавленная злость на отца нашла воплощение в одной из самых одиозных работ художницы. Метафорическая инсталляция «Разрушение отца» (Destruction of father, 1974) — пир каннибализма, своеобразная «тотемная трапеза», которую проводят дети, затираненные деспотичным отцом.
«Это, в сущности, стол, ужасный, пугающий семейный ужин во главе с отцом, который сидит и упивается господством. А остальные, жена и дети, что они могут сделать? Они сидят молча. Мать, конечно, пытается угодить тирану, своему мужу. Дети озлоблены. Нас, детей, было трое: мой брат, моя сестра и я. Еще было двое приемных детей, их отца убили на войне. Так что нас было пятеро. Отец раздражался, глядя на нас, объясняя нам всем, какой он великий человек. Тогда, разозлившись, мы схватили его, бросили на стол, расчленили и съели», — объясняла Буржуа.
Второй знаковый проект, связанный с темой семьи — «Мама». Он представлен серией огромных паучьих скульптур из бронзы и стали, в чреве которых хранятся мраморные яйца. Одна из таких фигур охраняет вход в Музей Гуггенхайма (Бильбао).
Эти работы пронизаны глубоким символизмом: в облике паука Буржуа воплотила образ матери, горячо любимой и вместе с тем презираемой за потворство выходкам отца. Семья Луизы держала маленькую фабрику ковров и мастерскую по реставрации шпалер. Таким образом, художница закольцевала легенду об искусной ткачихе Арахне, которая была обращена в паука за своё полотно с изображением прелюбодействующих богов — со своей личной семейной историей.
Отражением детского желания спрятаться от родительских скандалов под столом стало произведение «Слепой, ведущий слепого». Минималистичная конструкция из 20 деревянных подпорок розового цвета, соединённых стяжкой и сужающихся книзу, кажется хрупкой и неустойчивой, ровно как и душа ребёнка.
Отражением детского желания спрятаться от родительских скандалов под столом стало произведение «Слепой, ведущий слепого». Минималистичная конструкция из 20 деревянных подпорок розового цвета, соединённых стяжкой и сужающихся книзу, кажется хрупкой и неустойчивой, ровно как и душа ребёнка.
Серия инсталляций «Клетки» представлена замкнутыми пространствами, наполненными различными атрибутами, с каждым из которых связаны воспоминания и ассоциации художницы.
Джерри Горовой, ассистент Луизы рассказал, как она создавала эти работы:
«В 1991 году в ее студии находилось шесть «комнат», которые она готовила к международной выставке Carnegie International в Музее Карнеги. Казалось, что, зайдя к ней в студию, попадаешь в трущобный поселок — так тесно стояли замкнутые каморки из деревянных дверей. Кое-какая деревянная мебель, деревянные двери и даже остатки ткани, которые она использовала в работах серии «Клетки», — это старые вещи из её студии. Между ними и художницей возникла психологическая связь. Она словно разбирала их на части и собирала заново, наполняя символическими метафорами собственного эмоционального состояния. Луиза была сосредоточена на желании помнить и в то же время на желании забыть. Она всегда считала себя пленницей своих воспоминаний».
Джерри Горовой, ассистент Луизы рассказал, как она создавала эти работы:
«В 1991 году в ее студии находилось шесть «комнат», которые она готовила к международной выставке Carnegie International в Музее Карнеги. Казалось, что, зайдя к ней в студию, попадаешь в трущобный поселок — так тесно стояли замкнутые каморки из деревянных дверей. Кое-какая деревянная мебель, деревянные двери и даже остатки ткани, которые она использовала в работах серии «Клетки», — это старые вещи из её студии. Между ними и художницей возникла психологическая связь. Она словно разбирала их на части и собирала заново, наполняя символическими метафорами собственного эмоционального состояния. Луиза была сосредоточена на желании помнить и в то же время на желании забыть. Она всегда считала себя пленницей своих воспоминаний».
Именно мучительно-яркие воспоминания детства, которые всю жизнь преследовали художницу, стали для неё главным творческим топливом. Любопытно, насколько пережитый в ранние годы болезненный опыт контрастировал с благополучием и состоятельностью Луизы Буржуа в качестве любимой супруги и матери троих детей. В сознательном возрасте художница уже не сталкивалась с большими психологическими потрясениями, что не мешало ей на протяжении всего своего профессионального пути с полной самоотдачей пестовать свои детские трагедии.
Возможно, именно благодаря тому, что Луиза вкладывала в работы сильные эмоциональные переживания, в реальной жизни ей удалось достичь гармонии с собой, окружающими людьми, а также организовать вокруг себя безопасное, тёплое семейное пространство, так отличающееся от родительского.
«Искусство есть гарантия здравомыслия», — говорила художница.
Возможно, именно благодаря тому, что Луиза вкладывала в работы сильные эмоциональные переживания, в реальной жизни ей удалось достичь гармонии с собой, окружающими людьми, а также организовать вокруг себя безопасное, тёплое семейное пространство, так отличающееся от родительского.
«Искусство есть гарантия здравомыслия», — говорила художница.
Луиза Буржуа, «Искусство — гарантия здравомыслия», 2000 год
Собрание Музея современного искусства, Нью-Йорк
Собрание Музея современного искусства, Нью-Йорк