Текст: Галина Мумрикова
Фото: Александр Панов
Знаю несколько архитекторов, которые волею судьбы стали живописцами. И не мудрено. Архитектура как искусство строить и живопись как вид изобразительного искусства порой представляются мне ручейками, которые живут сами по себе или совсем рядом, то расходясь, то соприкасаясь. Архитектурные творения крепки и вечны. Парфенон, Собор Святого Петра, Саграда Фамилия… Хрупкая живопись по своей природе независимо от размера и техники создание почти что эфемерное, требующее нежного подхода. Речь вовсе не о сравнении, а о масштабе. Не более того.
Согласитесь, что для архитектора масляное или графическое полотно слишком малый формат, в котором он может почти мгновенно уйти от реалий, пофилософствовать, просто раскрепоститься, посмеяться над собой, поиронизировать, - одним словом, выразить свои мысли и чаяния по полной. Автор, теперь уже живописец выстраивает архитектуру картины — в маленьких деталях, красках, помещает на холст людей, заполняя пространство жизнью, движением, эмоциями, настроением. Появляются предметы или ландшафт, второй план, по мере воплощения замысла картина в какой-то момент начинает жить своей жизнью уже отдельно от художника…
Фото: Александр Панов
Знаю несколько архитекторов, которые волею судьбы стали живописцами. И не мудрено. Архитектура как искусство строить и живопись как вид изобразительного искусства порой представляются мне ручейками, которые живут сами по себе или совсем рядом, то расходясь, то соприкасаясь. Архитектурные творения крепки и вечны. Парфенон, Собор Святого Петра, Саграда Фамилия… Хрупкая живопись по своей природе независимо от размера и техники создание почти что эфемерное, требующее нежного подхода. Речь вовсе не о сравнении, а о масштабе. Не более того.
Согласитесь, что для архитектора масляное или графическое полотно слишком малый формат, в котором он может почти мгновенно уйти от реалий, пофилософствовать, просто раскрепоститься, посмеяться над собой, поиронизировать, - одним словом, выразить свои мысли и чаяния по полной. Автор, теперь уже живописец выстраивает архитектуру картины — в маленьких деталях, красках, помещает на холст людей, заполняя пространство жизнью, движением, эмоциями, настроением. Появляются предметы или ландшафт, второй план, по мере воплощения замысла картина в какой-то момент начинает жить своей жизнью уже отдельно от художника…
Почему я начала с архитектуры? Да просто потому что Елена Тарутина по образованию архитектор, но последние десять лет практически занимается только живописью. Её любимые техники — акрил на холсте, а ещё коллаж и разные виды бумаги, материя, оргалит.
Нынешняя выставка о Доме — в самом большом смысле этого слова, о доме собственном, наполненном голосами и запахами, о синем доме-воспоминании, о доме-фантазии с ржавыми воротами, о доме, в который хозяйка пригласила зрителей, чтобы попутешествовать по нему вместе с ней и домочадцами. И это женская выставка от художницы как хранительницы домашнего очага.
Конечно, дома бывают разными — богатыми и бедными, большими и не очень, тёплыми и холодными. Дом Елены гостеприимный, скорее всего, шумный и лишь изредка тихий, в котором каждый предмет как член семьи. Да так оно и есть. В экспозиции художник соединила архитектуру Дома разными записками и зарисовками, написанными от руки то ею самой, то детьми. Эти милые послания, конечно же, придают выставке некий элемент интимности, но до определенного предела.
Вот некоторые из них.
Ко мне приходят кошки.
Мама, можно мультики?
Мы с Алёной ждём тебя, чтобы испечь пиццу.
Слушай себя.
Нынешняя выставка о Доме — в самом большом смысле этого слова, о доме собственном, наполненном голосами и запахами, о синем доме-воспоминании, о доме-фантазии с ржавыми воротами, о доме, в который хозяйка пригласила зрителей, чтобы попутешествовать по нему вместе с ней и домочадцами. И это женская выставка от художницы как хранительницы домашнего очага.
Конечно, дома бывают разными — богатыми и бедными, большими и не очень, тёплыми и холодными. Дом Елены гостеприимный, скорее всего, шумный и лишь изредка тихий, в котором каждый предмет как член семьи. Да так оно и есть. В экспозиции художник соединила архитектуру Дома разными записками и зарисовками, написанными от руки то ею самой, то детьми. Эти милые послания, конечно же, придают выставке некий элемент интимности, но до определенного предела.
Вот некоторые из них.
Ко мне приходят кошки.
Мама, можно мультики?
Мы с Алёной ждём тебя, чтобы испечь пиццу.
Слушай себя.
Мы, зрители, не подглядываем в замочную скважину, нас просто пригласили в гости. Вот мы и ходим и постигаем серию «Портреты комнаты». Попадаем то в мастерскую с китайским чайником или с синим диваном. То любуемся старой швейной машинкой Зингер, которую (слава Богу!) не выбросили на помойку и которая наверняка «нашпигована» памятью тех, кто когда-то на ней шил. А на кухне, как в дымке, неожиданно появляется кружевная коляска, когда хозяйка разрывалась между ребёнком и разделочной доской. Или попадаем в уголок, в котором стоит стул, а на табурете клетка. Почему, зачем? Мы не знаем, проходим мимо.
Наверняка в детстве многие из нас строили что-то свое из перевёрнутых стульев, и в ход шли одеяла и подушки, даже родительская обувь и вообще всё, что попадалось под руку, устраивая настоящий гвалт и вызывая досаду старших. Но ведь так хотелось играть!
Да, это женская выставка. Ну, какому мужчине придёт в голову идея придумать серию «100 дней из жизни кухонной раковины»? Звучит прямо-таки возвышенно. А Елену раковина, можно сказать, спасла в трудный жизненной ситуации. Это не метафора и не перепевы старых сюжетов. Это сама жизнь, когда она решила, что каждый день будет сдавать самой себе законченную работу на тему раковины. И та ответила ей взаимностью, «заговорила» на своём языке и открылась со всех своих сторон.
Да, это женская выставка. Ну, какому мужчине придёт в голову идея придумать серию «100 дней из жизни кухонной раковины»? Звучит прямо-таки возвышенно. А Елену раковина, можно сказать, спасла в трудный жизненной ситуации. Это не метафора и не перепевы старых сюжетов. Это сама жизнь, когда она решила, что каждый день будет сдавать самой себе законченную работу на тему раковины. И та ответила ей взаимностью, «заговорила» на своём языке и открылась со всех своих сторон.
Путешествуя по выставке, неожиданно вспомнилась прекрасная элегия Джону Донну, написанная Иосифом Бродским в 1963 году. Она очень длинная, приведу лишь несколько строк:
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг,
Уснули стены, пол, постель, картины,
Уснули стол, ковры, засовы, крюк,
Весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,
Хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, часы,
Ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду.
Повсюду ночь: в углах, глазах, в белье,
Среди бумаг, в столе, готовой речи,
В ее словах, в дровах, в щипцах, в угле
Остывшего камина, в каждой вещи…
Джон Донн уснул, уснуло все вокруг,
Уснули стены, пол, постель, картины,
Уснули стол, ковры, засовы, крюк,
Весь гардероб, буфет, свеча, гардины.
Уснуло все. Бутыль, стакан, тазы,
Хлеб, хлебный нож, фарфор, хрусталь, часы,
Ступеньки лестниц, двери. Ночь повсюду.
Повсюду ночь: в углах, глазах, в белье,
Среди бумаг, в столе, готовой речи,
В ее словах, в дровах, в щипцах, в угле
Остывшего камина, в каждой вещи…